Это положение прекрасно иллюстрирует противоречие, заложенное в концепциях радикальных сторонников «правового государства»: они, сознательно или нет, игнорируют тот факт, что сама апелляция к необходимости установления «правового государства» есть Решение, не основанное ни на чем ином, кроме как на политическом волеизъявлении определенной группы. В некотором смысле, это императив, выдвинутый произвольно, а не некая неизбежная, фатальная необходимость. Поэтому принятие или отрицание «правового государства», и вообще принятие или отрицание той или иной юридической модели должно быть сопоставлено с волей того конкретного народа или государства, к которым это предложение или волеизъявление обращены. Подспудно сторонники «правового государства» стремятся именно к созданию или использованию «исключительных обстоятельств» для внедрения своей концепции, но коварство такого подхода, лицемерие и противоречивость метода, вполне закономерно может вызвать народную реакцию, результатом которой вполне могут явиться иное, альтернативное Решение. И вполне вероятно, что это Решение приведет к созданию иной юридической действительности, нежели та, к которой стремятся универсалисты.
Правовое государство -- не абсолют, существующий в уникальном и единственном виде, к которому все должны в пределе стремиться. Именно таким идельным абсолютом, не подлежащим не только обсуждению, но даже сомнениям, представляют правозащитники концепцию "правового государства". При этом они, разумеется, опираются на свою систему жестких догм, являющихся предметом их религиозного поклонения (права и свободы человека, абсолютное превосходство демократии и прочий вздор).
На самом деле правовое государство -- это одна из нескольких (многих) возможных юридических моделей; в одних обстоятельствах хороша одна модель, в других -- другая.
Сталинский режим БЫЛ ПРАВОВЫМ ГОСУДАРСТВОМ, использовавшим юридическую модель, наилучшую для современных ему условий.